- Отдать тебе любовь? - Отдай! - Она в грязи... - Отдай в грязи!.. - Я погадать хочу... - Гадай. - Еще хочу спросить... - Спроси!.. - Допустим, постучусь... - Впущу! - Допустим, позову... - Пойду! - А если там беда? - В беду! - А если обману? - Прощу! - "Спой!"- прикажу тебе.. - Спою! - Запри для друга дверь... - Запру! - Скажу тебе: убей!.. - Убью! - Скажу тебе: умри!.. - Умру! - А если захлебнусь? - Спасу! - А если будет боль? - Стерплю! - А если вдруг - стена? - Снесу! - А если - узел? - Разрублю! - А если сто узлов? - И сто!.. - Любовь тебе отдать? - Любовь!.. - Не будет этого! - За что?! - За то, что не люблю рабов. 1969
А вот еще его же. Мне всегда вспоминается, когда вижу подобные надписи на стене или асфальте
НАДПИСЬ С пересудами не знаясь, их заранее терпя, На стене сияла надпись : «Элка, я люблю тебя!» В ней была и боль и жадность, в ней торжественность была, И сама стена, казалось, от волнения росла. Уважаемая Элка, в центре города Москвы, Во дворе грохочет эхо, виноваты в этом Вы. Не видал я Вас ни разу, только с Вами наравне Автора великой фразы, одобряю я вполне. Славлю буковки живые, принимаю целиком! Ведь сегодня он впервые сформулировал закон Самый четкий, самый добрый, необъятный, как весна, Вывел формулу, в которой жизнь людей заключена. Написал ее просторно - Вам и больше никому. Пусть Эйнштейны и Ньютоны позавидуют ему! Я хочу, чтоб этот сполох, я хочу, чтоб этот свет Вдруг увидел археолог через много тысяч лет. Двор, кипящий будто «Этна» в тихих сумерках увяз Вы ответьте парню, Элка, Элка, умоляю Вас!
Ещё одно.Прочитав, сразу вспомнил фильм ещё советский чёрно-белый, который мы потом в классе обсуждали долго. Потряс и тот фильм и это стихотворение. Убили парня... Убили парня за здорово живёшь. За просто так. Спокойно. Как в игре... И было это не за тыщу вёрст от города. А рядом. Во дворе. Ещё пылали окна...
Между тем он так кричал, прижав ладонь к груди, как будто накричаться захотел за долгое молчанье впереди... Крик жил отдельно! Вырастал стеной. Карабкался, обрушивался с крыш. Растерзанный, отчаянный, больной, нечеловечески огромный крик! Он тёк по трубам, полз по этажам, подвалы заполнял и чердаки. Он ошалело тыкался в звонки! Ломился в двери и в замках визжал!.. И воздух был почти воспламенён. И сигаретки прыгали у рта: «Вот если бы не вечером, а днём...», «Вот если бы на фронте, — я б тогда...» И всё. И только молний пересверк. И всё. И не остановился век...
Какое это чудо — человек! Какая это мерзость — человек!
[1965-1968]
А одно никак не найду. "Друг" стих называется. Всё обрыл уже что мог. Нету. А набирать в лом.
Мы цапаемся жестоко, мы яростно молчим. Порою — из пижонства, порою — без причин. На клятвы в дружбе крупные глядим, как на чуму. Завидуем друг другу мы, не знаю почему... Взираем незнакомо с придуманных высот, считая, что другому отчаянно везет. Ошибок не прощаем, себя во всем виним. Звонить не обещаем. И все ж таки звоним! Бывает: в полдень хрупкий мне злость моя нужна. Я поднимаю трубку: «Ты дома, старина?..." Он отвечает: «Дома.,, Спасибо — рад бы... Но...» И продолжает томно: и вяло, и темно: «Дела... прости... жму руку...» А я молчу, взбешен. Потом швыряю трубку и говорю: «Пижон!!!»
...Но будоражит в полночь звонок из темноты... А я обиду помню. Я спрашиваю: «Ты?» И отвечаю вяло. Уныло. Свысока. И тут же оловянно бубню ему: «Пока...» Так мы живем и можем, ругаемся зазря. И лоб в раздумьях морщим, тоскуя и остря. Пусть это все мальчишеством иные назовут...
Листы бумаги чистыми четвертый день живут,— боюсь я слов истертых, как в булочной ножи... Я знаю: он прочтет их и не простит мне лжи!
Ещё чуть-чуть. В моём сборнике это стихотворение называется
ТЕЛЕГРАММЫ
Неужели ты такая же, как эта?..
За окном звенит разбуженное лето. Нас хозяйка дома в гости пригласила. Ничего не скажешь, да, она красива. Да, красива. Мы об этом ей сказали. И она глядит глубокими глазами, чуть раскосыми, зелёными, сухими...
Муж её какой-то физик или химик. И слова её доносятся, как эхо: "Он сейчас в командировке... Он уехал... Никакой я тайны выдать не рискую – телеграмму он прислал: "Люблю. Тоскую." И ещё одну: "Тоскую. Жду ответа..." Неужели ты такая же, как эта?..
Вот сидит она – красивая, – не спорю. Вот сидит она, – довольная собою. И смеётся, и меняется мгновенно...
А глаза её предельно откровенны! А глаза её играют, – завлекая, обещая, предлагая, намекая...
Никогда ханжой я не был, – слышишь – не был! Но сейчас поверю я в любую небыль – в наговоры, в сплетни, в выдумку любую...
Телеграмму я послал: "Люблю. Тоскую." И ещё одну: "Тоскую. Жду ответа..." Неужели ты такая же, как эта?..
...Мы молчим и курим. Тихо тянем пиво. А хозяйка говорит: "Совсем забыла! Я сейчас..." И щёки тушит о ладони. И подходит к телефону в коридоре. Называет адрес длинный, очень странный, говорит: "Прошу, примите телеграмму..." И с усмешкой, торопливо и привычно, – Говорит: "Любимый! Всё идет отлично. Не скучай. Твоя. Целую. Жду ответа..."
...Неужели ты такая же, как эта?!
Р. Рождественский (блин. а по стиху он с ней вроде как остался. Короче, неужели ты такой же как и он )